Кстати.

[silver14]

Название: Release.
Автор: deleerium
Переводчик: Arian_Wells.
Разрешение на перевод: получено.
Пейринг: Доумеки/ Ватануки.
Рейтинг: G.
Жанр: Romance.
Дисклеймер: Мне ничего не принадлежит.
От переводчика: оригинал


– А если бы… – Задумчиво произносит Доумеки.
Рука Ватануки нервно дёргается при этих словах и пальцы всё крепче сжимают трубку. Он внимательно что-то разглядывает в темноте. Доумеки опускает рюмку и поднимается.
– Если бы это был другой мир… – говорит лучник, поворачиваясь спиной к Ватануки. – Ты бы приготовил этот ужин в моём храме.
Нет даже намёка на ветерок, и дым из трубки не пытается взобраться к небу, а лишь закутывает хозяина магазина желаний в серый плащ. Ватануки не двигается до тех пор, пока удаляющиеся шаги Доумеки не растворяются в тишине. Он вытряхивает пепел из трубки, замечая, что пальцы чуть подрагивают.
– Только бы и ел… – шепчет он, но уже никто не слышит слов, в которых одна лишь горечь.

…

Ватануки начинает новый день с твёрдым решением. Отрицание таится в уголках его губ, которые расплываются в приветственной улыбке, и он вздрагивает каждый раз, когда звенит колокольчик. Но каждый раз приходят лишь клиенты, и улыбка Ватануки становится всё более натянутой. День заканчивается и приходит тишина, которая остается с юношей до самого вечера. Ватануки смотрит на сакуру во дворе до тех самых пор, пока последние лучи солнца не раскрашивают мох во все оттенки розового.

На следующий день всё так же. И на следующий. К концу недели Ватануки перестаёт считать дни. К концу второй недели он перестает спать.

Когда звенит колокольчик, уже далеко за полдень. Ватануки напрягает руку, под которой прячет глаза, и пытается как можно дальше вжаться в софу. Рука прячет боль, скопившуюся в кончиках глаз, а черные ресницы будто пытаются прикрыть темные полукруги истощения.
Но потом он слышит знакомый, глубокий голос и громкие, яркие голоса девочек. Ватануки резко приподнимается со своей ложи, за ним еле поспевают шёлковые ткани. Он ищет свои очки, чуть-чуть напоминая нескладного подростка из прошлого. С другой стороны сёдзе уже видна тень, и Ватануки запахивает кимоно, придерживая ткань у горла.

– Эй. – Зовет Доумеки, из-за сёдзе. В одном коротеньком слове умещаются годы спокойного терпения.
Ватануки замирает и открывает рот, но резкий ответ утоплен в эмоциях, которые стремятся захлестнуть и самого хозяина магазинчика. Он сглатывает и бросается в объятия хорошо знакомого гнева.
– Не с-смей называть меня так. Дубина. – Вырываются слова, но в тоне слышно лишь облегчение, а голос чуть подрагивает от волнения. Ватануки в страхе прикрывает рот, ногти врезаются в щёки, оставляя красные следы.

Доумеки сжимает ручку сёдзе так крепко, что дерево скрипит, но всё еще не может открыть ее. Вместо этого, он смотрит на сумки, которые принёс с собой.
– Я купил сыр и рыбу для одена.

Ватануки пересекает комнату так быстро, что белые и синие шёлка сливаются в одно пятно. Когда он открывает седзе, всё тело напряжено до предела.
Кажется, что они молчат целую вечность, находясь в сотнях милях друг от друга, но это расстояние легко исчезает, поддавшись спокойному взгляду Доумеки и хмурому Ватануки.
– Что ты стоишь? – резко спрашивает Ватануки. – Отнеси это на кухню!
Доумеки смотрит на него, замечая тёмные полукруги под глазами. Его взгляд движется дальше, к голому горлу, которое помятая ткань так и не смогла прикрыть. Доумеки вздыхает и собирает шелка вместе, там, где они должны быть, а загорелая кожа лучника выглядит совсем тёмной на фоне бледной кожи Ватануки.

Ватануки же продолжает хмуриться, не обращая внимания на прикосновение. Доумеки опускает руку.
– Знаешь, что меняет течение реки?
Юноша в очках моргает, и на его лице появляется тихое непонимание. Уголки губ Доумеки приподнимаются, и он поворачивается, направляясь к кухне.
– Время, – говорит Доумеки. – Со временем, любая река меняет течение.

…

Привычный ритм жизни легко возвращается в магазин желаний. Доумеки даёт указания, Ватануки жалуется. Покупаются продукты, подаётся саке, и дым из трубки поднимается к потолку почти каждый день. Каждый шаг знаком, каждое движение понятно, они тщательно избегают всего нового.

Но их предаёт тишина.

Редкие слова, которые они произносят – резкие и недовольные – напоминают об их юности, которую они провели вместе. Терпимая тишина перерастает в тяжёлую, почти невыносимую. Тишину, которая почти задыхается от невысказанных слов. Тишину, которая гибнет от тяжести невыполненных дел.
Одним вечером есть лишь шабу-шабу, саке – и ни единого слова. Тишина присоединяется к ним за ужином, поглощая всё на пути.
Ватануки вздрагивает при каждом звуке.
Доумеки берёт с собой саке, когда уходит.

…

Доумеки скрещивает руки на груди и прислоняется к стене, его взгляд прикован к Ватануки. Хозяин магазинчика одет в бордовое и белое, а завязки передника крепко впиваются в тело юноши в то время как он снуёт по кухне. Когда Ватануки наконец садится, он ёжится от неудобства, но упрямо смотрит лишь на рис, который послушно принимает нужную форму под прикосновениями юноши. Он умело отрезает длинные полоски нори.
– Это просто глупо. – Бормочет Ватануки.

Доумеки молчит.
Ватануки быстро оглядывается через плечо и возвращается к своему занятию.
– И для пикника слишком холодно.
Лучник хмурится и исчезает в темноте коридора. Он возвращается со своим длинным, теплым пальто. Ватануки лишь фыркает, укладывая последний нори в огромное бенто, и закрывает крышку. Он так и не смотрит на Доумеки, лишь принимает одежду, и тщательно заворачивает бенто в фуросики. Его пальцы непроизвольно чертят замысловатые линии на ткани.
– Мы ведь часто так делали? – Неуверенно спрашивает Ватануки.
Доумеки кивает, поднимая коробку с едой, внимательно наблюдая за юношей.
Ватануки закатывает глаза, быстро моет руки и развязывает передник. Он следует за Доумеки, прочь из кухни, к порогу дома и затем в маленький садик.

На дорожке уже нет опавших листьев, а под слабым, уже не греющим солнцем, положены две бамбуковые циновки. Ватануки опускается на одну из них, и наливает две чашечки чая из термоса, передавая одну Доумеки. Затем берет свою собственную чашечку и поначалу просто держит ее в руках, согреваясь. И лишь затем осторожно отпивает. Он испуганно вздрагивает и смотрит вверх, когда чувствует, что тяжесть пальто Доумеки опускается на его плечи, обволакивая теплом. Лучник ставит бенто между ними и располагается на циновке. Он внимательно наблюдает за Ватануки, отпивая свой чай.

Ватануки же занят, развязывая концы фуросики, пальцы трудятся над узелком. Его губы крепко сжаты, будто он сдерживает вереницу жалоб, самообманов и насмешек. Он уже открывает рот, но слова так и остаются несказанными, будто они пугаются чего-то. Но слова появляются, тяжелые и настоящие.
– Что ты там говорил, что-то про «если бы это был другой мир»?..

Доумеки смотрит на профиль Ватануки.
– Да. – Его тон мучительно мягок.
Кажется, что это невозможно, но Ватануки застывает еще сильней, руки так и не смеют снять крышку с бенто. Он сглатывает. Открывает рот. Вновь сглатывает. И вздрагивает, когда чувствует прикосновение Доумеки к краю своего кимоно. Ватануки наконец находит в себе силы поднять взгляд.

Доумеки держит ткань в руках с едва видимой нежностью, большой палец скользит по линии кровавого цвета.
– Да, я имел в виду не только обеды и ужины.

Если бы румянец мог кричать, сад тут же заполнился громкими криками. Ватануки спешит сосредоточиться на бенто. Он совершает множество ненужных действий, прежде чем вручить Доумеки еду, стараясь не смотреть на лучника.
– Приятного аппетита. – Произносит Доумеки, его привычный и ровный голос сейчас чуть-чуть теплый и живой. Мужчина начинает есть.

Тишина присоединяется к ним как старинный друг: теплая, все понимающая и принимающая. Но лишь до тех пор, пока Доумеки не берет унаги, который по праву принадлежит хозяину магазинчика желаний. Доумеки не может сдержаться и усмехается, когда юноша несильно ударяет его по руке и рычит, что Доумеки успел съесть уже четыре штуки.
Кажется, что лучник совершенно не убежден, что совершил преступление, и просто берёт другой унаги.

Ватануки ворчит и крепче закутывается в пальто Доумеки.

…

Этим вечером особое внимание уделено пространству между ними. Оно выверено невероятно точно, каждый из них знает, что может коснуться соседа. Уже поздно, но расстояние всё ещё здесь, чувствует себя словно дома.
Трубка Ватануки давно остыла. Саке Доумеки почти нетронуто.
– Ватануки… – Тихо зовёт Доумеки, но не получает ответа. Он смотрит на хозяина магазинчика, и вздыхает. Тот прислонился к столбу, который помогает держать крышу. Его пальцы всё еще держат трубку. Тёмные прядки волос щекочут переносицу, уставшие ресницы уже засыпают в тёмных полукругах усталости под глазами.
– Вот ведь идиот… – Шепчет Доумеки, наклоняясь к нему и беря на руки. Ватануки дёргается, из его рта вылетает звук, который напоминает Доумеки о зимних птахах. Но юноша не просыпается, позволяя лучнику осторожно отнести его в дом, минуя порог и залитые лунным светом коридоры.

…

– Я не знаю, что мне делать. – Шепчет Ватануки.
Доумеки вздыхает почти судорожно, будто не дышал всю жизнь.
– Что угодно, – кончики пальцев касаются лица Ватануки. – Делай всё, что захочешь.